Вадим Тарасенко - Отщепенцы [СИ]
— Шо? Шо? Шо? Нету тут у мэнэ ни Твэна, ни Лондона, и их вам не задают. Словом, представьте себе село, где время тянется тягуче, медленно, спокойно, как тянутся чумацкие песни:
Гей вы ко-о-о-ни
Мои ко-о-о-ни….
Рано утром, до зари, когда город досматривает свои последние сны, а утомленные любовники наконец засыпают, село просыпается. И начинается неторопливая размеренная сельская жизнь. Мужики идут к своим тракторам, комбайнам и вилам, бабы — к козам, свиньям, коровам и тяпкам. И снова жизнь в селе затихает. К вечеру становиться веселее. Бабы от колхозно-совхозной скотины возвращаются к своей домашней. Поят ее, кормят, одним словом, ублажают. Мужики, приняв сто-двести грамм самогона и как следует закусив, садятся забить козла, сыграть в подкидного или привычно, почти без злобы, по-житейски, начинают лупцевать своих баб. Все течет тихо, спокойно, привычно. И представьте себе пацана, который томится этой жизнью. Он, правда, тогда еще и не осознавал это отчетливо. Его просто периодически охватывала такая тоска, что хоть вешайся. Его не прельщали вечерние гуляния сексуально вызревающих под благодатным, щедрым украинским солнцем подростков, не хотелось пить из обслюнявленного горлышка пущенной по кругу бутылки плодово-ягодного, торопливо, еще не опытной рукой, в темноте тискать своих тринадцати- четырнадцатилетних подруг и показушно-небрежно курить «Приму», зажатую в немытых пальцах с черными ободками грязи под ногтями.
— Тебе бы только эссе писать о сельской жизни и печатать их в журнале "Сельская молодежь", — вставил реплику Владимир.
— Ты опять?
— Все, не буду, не буду, молчу, — Владимир показушно прикрыл рот ладонью.
Сергей продолжал:
— И вдруг на этом сером провинциальном фоне засверкало яркими сочными красками НЕЧТО. Этим НЕЧТО оказался…, - Сергей сделал паузу и посмотрел на слушающих, — отгадайте.
Илья недоуменно пожал плечами. Владимир на миг задумался и с легкой иронией произнес:
— Только, чур, не обижаться.
— Не буду.
Американский «Плейбой», привезенный, приехавшим в домой на побывку, советским резидентом в Америке.
Илья не удержался и засмеялся. Сергей посмотрел на Владимира и сказал:
— Я всегда восхищался твоей интуицией — почти в десятку. Этим нечто оказался французский журнал мод, изданный, естественно, по последнему слову тогдашней полиграфической техники. Это французское чудо промелькнуло в руках у Светки Чумаченко, единственного отпрыска местного председателя колхоза. Этот отпрыск четко олицетворял собой народную мудрость: "Где-то прибудет, но где-то и убудет". Эдакий житейский вариант закона сохранения энергии. Круглые, наливные, упругие щечки, полные, влажные губки, грудь, с трудом сдерживаемая целомудренным школьным платьем и великолепная, откормленная попка наглядно демонстрировали — где у Светки прибыло. А послушав, что вещали у доски эти аппетитные губки сразу становилось понятно — где у Светки убыло. И вот у этой местной юной Афродиты, губки которой, уже тогда, в Светкины четырнадцать лет, вызывавшие у мужской половины острое желание попробовать их на вкус, а сдобную попку — ну если не попробовать, то хотя бы ущипнуть, я увидел это заморское цветное чудо. Сделка была заключена немедленно. Светка великодушно разрешала мне взять на два дня журнал, а я за это обещал ей давать списывать домашние задания по всем предметам и решать все контрольные работы до конца года.
— Надо сказать, кабальное соглашение — подержал дома два дня журнал, а потом черт знает сколько паши на какую-то дуру, — Илья возмущенно налил себе еще пятьдесят грамм и выпил.
— Ничего ты не понимаешь. Я был счастлив, как никогда. Дома, разглядев журнал поближе, я понял, что Светка продешевила. За него она могла с меня скачать и намного больше. Боже, чего там только не было. Привыкшие к созерцанию женских ног, обутых в предметы, выпускавшиеся на какой-нибудь фабрике "Заря коммунизма" или "Заветы Ильича", мои глаза восхищенно замирали перед моделями туфелек от какого-нибудь Армани. А вечерние платья с их глубокими декольте показали будущему мужчине, что в мире есть более прекрасные виды, чем зрелище разнокалиберных гор, холмов и просто возвышенностей, спрятавшихся под платьями, сшитыми в райцентровском ателье мод «Красуня». Добили меня окончательно фотографии с нижним бельем.
— Ну это естественно, — по такой животрепещущей теме Володька не мог не вставить реплики.
— Сударь, если Вас больше восхищают фотографии ваших ненаглядных боевых блоков, то мне Вас искренне жаль, — сказал, как пригвоздил, Серега. И не давая опомниться, продолжил, — коллаж же на последней странице журнала меня просто убил.
— Не понял, — Владимир сделал попытку отыграться в словесной дуэли, — как можно убить человека, до этого уже добитого целой партией женских трусиков и бюстгальтеров.
Серега полоснул Володьку взглядом и медленно отчеканил:
— Пардон за неточность — действительно не убил, а… — последовала пауза, — а возродил к совершенно другой жизни.
— Ладно, хватит упражняться в остроумии, — Илья, как всегда, попытался сгладить острый диалог. — Так что же ты увидел на последней странице журнала?
Серега долго не ломался:
— Представьте себе голубоглазую златовласку, обольстительно улыбающуюся, руки которой застыли в тот момент и в том положении, когда через мгновение станет ясно, что она собралась снимать свои кружевные трусики. Свои длиннющие загорелые ножки она расставила на ширине плеч, а внизу под ней, точно также расставила свои ноги маленькая Эйфелева башенка, острие которой практически уперлось… ну понятно, куда оно уперлось. Фотография наглядно демонстрировала, как все-таки прекрасны и величавы творения Господа, я имею в виду женские ножки, по сравнению с творениями человека. Ну и при этом ненавязчиво показывалось, что прелестные трусики — кружева отнюдь не портят творения Всевышнего, а даже, наоборот, украшают.
— Ты прямо поэму сложил во славу французской легкой промышленности, — после некоторой паузы тихо промолвил Володя.
— Благодаря этому журналу я и сижу среди вас.
— Серега, ты извини, я наверно много выпил, но я что-то все-таки не пойму — че ты собрался уходить? — задал вопрос Илья.
— А что тут непонятного? Кто меня за границу выпустит, если я буду работать тут?
— Но тогда почему ты поступал в ДГУ,[6] шел бы в МГИМО,[7] - Володя недоуменно пожал плечами.
— Ага, парень с Божедаровки в МГИМО, на французское отделение. А язык в этой Божедаровке я учил бы где? В телятнике? Представляя его Лувром? А буренки у меня были бы вместо француженок, так что ли?
— Ну хорошо, рассчитаешься ты сейчас с КБ, а дальше? Как в Париж ты все-таки будешь попадать?
Сергей не спеша вытер губы полотенцем, которое висело на спинке кровати, откинулся на стуле и скрестив руки на груди спокойно сказал:
— А через коммерцию.
Илья и Владимир непонимающе смотрели на него.
— Ребята я ухожу в коммерцию, раскручусь, а там…, - Сергей потянулся на стуле, — а там махну в Париж, налаживать торговые отношения между нашими странами.
— Так ты что, в какую-то торговую фирму сваливаешь? — задал вопрос Илья.
— Точно. Но в какую, пока не скажу, что бы не сглазить. В комнате повисла тишина.
— Да, дела. Называется, встретились трое друзей, — Илья встал из-за стола и нетвердой походкой подошел к окну.
— Ну что, будем закругляться, второй час ночи. — Владимир тоже поднялся из-за стола….
5
Володька Кедров появился возле кинотеатра без пяти шесть. Ира, как всякая уважающая себя девушка, опоздала на свидание на десять минут.
— Привет.
— Привет.
— Как продвигается диплом? Я надеюсь, что с защитой твоего диплома начнется новый этап в ракетостроении, даже не этап, а эра.
— Володька, не прикалывайся, я уже на эти чертежи смотреть не могу.
— Потерпи еще немножко.
— Сколько это, немножко? — девушка вопросительно посмотрела на Володю.
— До защиты диплома, — последовал лаконичный ответ.
— А дальше?
— А дальше будешь смотреть на другие чертежи, — с полной серьезностью в голосе сказал Володя.
Посмотрев друг другу в глаза оба рассмеялись. Неожиданно хлынул дождь. Владимир и Ира, схватившись за руки, спрятались под ближайшим укрытием. Это оказалась автобусная остановка.
— Ого, вот это ливень, — Володя смотрел на потоки воды, низвергающиеся с неба. Людей на остановке становилось все больше и больше. Скоро стало почти, как в автобусе в час пик.
Володя посмотрел на прижавшуюся к нему девушку и, улыбаясь, убрал своей рукой с ее лба мокрую прядь волос.
